История болезни и выздоровления Слободского

0
2493
История болезни и выздоровления Слободского
Вадима Алексеевича Шеломаева знает не только весь Слободской, многим он спасал жизни, вытаскивал практически с того света. За что ему благодарны не только слобожане, но и гости нашего города из других регионов и даже стран. Зачастую к нему в отделение попадают уже в критическом состоянии, некоторые тянут и не хотят ехать в «инфекцию». Потом все-таки оказываются в стационаре, где их начинают лечить, спасать. И Вадим Алексеевич, как детектив, расследует самые запутанные истории болезни. Те, кому не довелось быть его пациентом, наверняка, видели Вадима Алексеевича – высокого, статного, всегда с иголочки одетого мужчину, степенно идущего по улицам Слободского и думающего о чем-то своем. Наверняка, он размышляет о своих пациентах, о сложных случаях в практике, о том, правильно ли подобрал лечение, поставил диагноз. То есть о нас с вами. Вадим Алексеевич — заведующий инфекционным отделением Слободской ЦРБ, врач-инфекционист высшей категории. Мы встретились с ним накануне профессионального праздника — Дня медицинского работника. Он поделился с нами своей историей о выборе профессии, о работе в одном из самых сложных отделений медучреждения, а также рассказал, какие редкие диагнозы ему удавалось поставить, от чего лечили в его отделении в разные годы, и, конечно, немного о коронавирусе.
— В Слободском я работаю 42 года. Родился в Кирове, после школы поступил в медицинский институт в Ижевске, после распределения в 1977 году приехал в Слободской, после прохождения интернатуры начал работать. Мне было 24 года. Сначала Слободской на меня не произвел впечатление после большого города. К тому же мою жену после окончания мединститута направили работать в слободской роддом. Три обязательных года мы отработали, думали, вернемся обратно в Ижевск, она оттуда. Оба молодые, ребенок маленький, так и затянуло — работаем по сей день в этом городе. Я, можно сказать, теперь самый старый инфекционист во всей Кировской области, потому что такого стажа в инфекционной больнице нет ни у кого, я осмотрел за 42 года более ста тысяч больных.
В 1977 году меня сразу поставили заведующим, было нас пять инфекционистов, в Слободском было большое инфекционное отделение на 60 коек плюс 25 коек в Вахрушах. Сейчас в нашем отделении 15 коек. В то время инфекций было очень много, больные были тяжелые, и даже много летальных случаев. Потому что не были еще изобретены антибактериальные препараты четвертого поколения, которые уничтожают почти все известные микробы. Моя практика как инфекциониста началась, можно сказать, с брюшного тифа. Сразу заболели 15 человек, они работали в Слободском районе во время уборки урожая. Поселили их к бабушке, она готовила им еду и одновременно была бессимптомным носителем брюшного тифа. Диагноз мы поставили сразу, уж потом разобрались, где они могли им заразиться.
Особенно много было менингококковой и кишечной инфекций — примерно до 1985 года. Затем у нас начался Афганистан. Согласно приказу, все демобилизованные из Афгана госпитализировались на десять дней в инфекционное отделение. У них была масса инфекций, были малярия, брюшной тиф, гепатиты. К тому же практически все пациенты после участия в боевых действиях поступали с расшатанной психикой, медсестры их даже боялись. Тогда общей реанимации в больнице еще не было, а у нас была своя палата интенсивной терапии (ПИТ), где реанимационными действиями мы спасали особо тяжелых больных. Это продолжалось лет 6-8.
Потом в Вахруши и на слободскую «Белку» приехали специалисты из Монголии изучать меховое производство. Поскольку климат и еда другие, то находились у нас постоянно. Они были более цивилизованные, что ли, и общительные, некоторые знали русский язык, например, в отличие от вьетнамцев, которые приехали в Слободской в 1987 году также работать и перенимать опыт на «Белке». Они у нас тоже постоянно лежали, и повторилась та же история из-за смены питания и климата, у них все время были то респираторные, то кишечные инфекции. Болеть начали, как только приехали, а было их четыреста человек. Мы постоянно держали для них две палаты — только одни выпишутся, поступают другие.
Намучались мы с ними очень, языка они не знали, мне приходилось объясняться с ними на пальцах. Было два переводчика, руководитель Хоай, мы с ним до сих пор общаемся. Он не мог постоянно у нас находиться и предложил мне: давай начнешь изучать наш язык. Я сначала сослался на занятость, но потом начал, завел тетрадь, куда записывал русскими буквами их слова. Выучил хотя бы строение тела, некоторые органы. До того наловчился, что без тетради с ними общался. Они, конечно, очень удивлялись, когда при поступлении в отделение доктор вдруг говорил на их родном языке.
Два года назад они приезжали в Слободской впятером, я их встретил на своей машине. Приехал, в том числе, и Хоай, он работает в редакции газеты «Голос Вьетнама», часть из них стала большими людьми там. Я спросил, как его нога, т.к. он участник войны во Вьетнаме, был ранен в ногу. Он очень растрогался, что спустя 25 лет я помню об этом.
В Слободском были удивительные вспышки заболеваний, мне удалось диагностировать несколько раз ряд особо опасных. Была даже сибирская язва. В конце 80-х поступило двое больных в 12-ю палату – язвенная форма, посмотрел их несколько раз, что-то не то. А я только что вернулся со специализации из Еревана, где мы учились в институте особо опасных инфекций и тропических болезней и как раз изучали сибирскую язву, бруцеллез и т.д. Позвонил главному инфекционисту области, она сначала не поверила, конечно, откуда в Слободском сибирская язва. Прислали бригаду, диагноз подтвердили, болезнь не привозная. Оказалось, на Курье у нас находится так называемый Черный лес, там есть древние (100-летние) захоронения животных, погибших от сибирской язвы, сначала это место было огорожено, но потом забор сломали. В общем, эти двое мужчин пасли там коров, одно из животных заболело, а они его употребили в пищу. Конечно, они молчали сначала об этом. В конце концов оба поправились.
Еще была крупная вспышка сальмонеллеза, когда на одном из предприятий города заболели сразу двести человек. Было это тоже в конце 80-х. Заразились в столовой, все были тяжелые, кого-то отправляли в Киров, у нас был заполнен весь стационар. Диагноз тоже не сразу поставили, редкая клиническая картина с гиперемией лица и верхней части. Сообщили даже в Москву в эпидуправление, на следующий день сюда прилетела команда во главе с академиком Безденежных. Даже подозревали химическое отравление и диверсию, привлекали токсикологов. Но потом выделили сальмонеллу. В конце концов справились, и никто у нас не умер.
В 90-е годы в стране началась тяжелая инфекция – дифтерия. Вышло так, что в одной из центральных газет напечатали статью о том, что, якобы, прививка от дифтерии вредна для здоровья. Года через два началась вспышка по всей стране. У нас в отделении лечилось   122 человека, двое больных умерли. Лечили мы ее хорошо, была дифтерийная сыворотка. Я постоянно ездил в департамент и отчитывался за каждую историю болезни. У меня есть уникальный труд монография «Дифтерия» — книга с дарственной надписью автора профессора Беляевой, здесь собрана вся история наблюдений за этой болезнью.
Далее началась история со СПИДом. В 1988 году я был на специализации в Санкт-Петербурге, тогда болезнь только появилась, в стране было пять случаев заражения, и ее начали изучать. Для обучения набрали несколько групп добровольцев, конечно, я был в их числе. Учились мы месяц, лекции нам читали наши профессора и ученые из Франции. Вирус был практически не изучен, Люк Монтанье (первооткрыватель этой болезни) сам составил его схему. Ее-то и подарили нам, первым выпускникам этих курсов, она висит у меня в кабинете. Первый случай в Слободском был зафиксирован более двадцати лет назад. Я приехал с учебы из центра СПИДа, только вышел на работу, прислали на консультацию больного из поликлиники. А у него все симптомы, еще раз смотрю и убеждаюсь. Тогда случаев мало было. Анализы положительные пришли через три дня. Сейчас ее уже нет в живых. Борьба со СПИДом продолжается, бывает, и в нашем отделении лежат больные, сейчас уже созданы действенные препараты. Люди, которые постоянно принимают противовирусную терапию, живут совершенно нормально и даже рожают здоровых детей.
Когда я только пришел работать в отделение, здесь были другие врачи с большим клиническим опытом, им было под 50-60 лет. На моем врачебном веку в медицине произошли огромные изменения, она становится все лучше, особенно в лабораторной диагностике. Сейчас нет разницы, где лечиться: в Москве или, скажем, у нас. Мы работаем по стандартам. К нам иногда поступают больные даже из-за границы, особенно летом, смотрю выписку, читаю название препаратов по латыни – одни и те же. По оборудованию в Слободском хорошее оснащение. В 2020 году радикальное обновление произойдет в Центре кардиологии и неврологии и Слободской ЦРБ. В эти медучреждения поступит 56 единиц дорогостоящей медицинской техники. Сейчас, например, в Слободском монтируют новый более современный аппарат КТ.
Несомненно, сейчас на врача долго учиться — шесть лет в институте, потом ординатура, получается десять лет почти. Считаю, что тяжелее учебы в мединституте ничего нет, дается очень большой объем знаний, и потом не менее трудно работать. Смотря еще по какой специальности, например, тем, как мы, кто на переднем крае и постоянно принимает скорую помощь, тяжело. На мой взгляд, нелегко и медсестрам в наше время, у них заработная плата не соответствует их нагрузке и степени ответственности, они дежурят по ночам. При этом еще и очень квалифицированные, особенно в нашем отделении, они же учились напряженно четыре года, все умеют.
Молодежи, кто выбирает сейчас профессию и собирается в медицину, скажу: пусть подумают десять раз. Они, может, считают, что это белый халат. А на самом деле — очень тяжелый-тяжелый труд и, главное, ответственность. И не получится, что пришел домой и забыл о работе, такого не бывает, это будет непрерывный процесс. Это будут ночные дежурства, работа без суббот и воскресений, скользящий график и т.д. Без интереса к медицине здесь делать нечего. Если нет призвания, и они не знакомы с этой специальностью, лучше с медициной не связываться, а выбрать другую профессию.
Когда поступал я, был конкурс 15 человек на место. Нас разделили на группы, из нашей группы поступили двое: я и еще один человек. Сейчас он профессор, в свое время был министром образования и науки Удмуртской республики. Вообще, многие, с кем я учился, стали учеными. Некоторые живут в Израиле, Америке, Германии.
С одним приятелем по институту в колхозе на картошке мы нашли фрагмент окаменелого дерева (их возраст, бывает, доходит до 225 млн. лет — прим. редакции), разделили пополам, храню свою часть. Он сейчас живет в Америке, преподает в Чикаго, видел его по телевизору, дает интервью. В качестве хобби я собираю камни со всего мира, есть камень с глубины 3 км на Ямале, из Испании с места, откуда отправился Колумб в свое путешествие, с Соловецкого камня и др. Также собираю предметы крестьянского быта, у меня большая коллекция дореволюционных вещей. Ведь каждая вещь имеет свою уникальную историю, у меня нет ни одной случайной вещи, даже в рабочем кабинете.
История болезни и выздоровления Слободского
Раз в пять лет я прохожу специализацию в Москве в Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования. Был там в ноябре прошлого года. И даже намека не было ни на какой коронавирус. Наверное, нет таких инфекций, с которыми я бы за свою жизнь не встречался. Никогда не боялся заразиться, сейчас только боюсь новой инфекции. Никогда в такую ситуацию не попадал. Врачом вообще работать очень сложно и трудно, а особенно сейчас, в условиях коронавируса (по сообщениям Росздравнадзора от 18 июня, в России умерли 489 медиков, заразившихся коронавирусом – прим. ред.). Риск заражения врача и медперсонала намного выше, чем пациента.
Вообще коронавирус — сложное дело, считаю, что он создан, конечно, не искусственно, это биологический процесс. Вирус постоянно мутирует, меняет свою структуру, в результате этой мутагенности происходит новый штамм, который опасен для человека. Бактериальные инфекции уходят, потому что созданы препараты для их лечения. Пока от этого вируса нет защиты, весь мир работает для создания вакцины.
С ним будет долгая история, много неясного, рано или поздно население им переболеет, потом появится коллективный иммунитет. Он никуда не уйдет, патогенность же его будет падать. Наверное, он будет, как свиной грипп, который никуда не пропадает, мы его даже сейчас выделяем. Но здесь спасают прививки, шансов заболеть у вакцинированных мало, я прививаюсь в первую очередь. Посмотрите, насколько эффективна прививка от гепатита В, сейчас практически нет острых случаев этого заболевания.
В нашем отделении больных коронавирусом нет, госпитали для них организованы в Кирове. Мы же работаем в обычном режиме инфекционного стационара, замещаем областную инфекционную больницу, где строго работают в красной зоне. К нам госпитализируют, а иногда и отправляют по санавиации самых тяжелых больных со всей области. Сейчас лечим клещевой энцефалит, менингит, тяжелые кишечные детские инфекции.
Хочу накануне праздника поздравить всех коллег с Днем медицинского работника! Желаю коллегам сил выдержать эту ситуацию с коронавирусом и общую ситуацию по медицине, не падать духом, увеличения заработной платы и, самое главное, здоровья!
Анна Зубарева.
Фото Е. Рычкова.
[adsp-pro-3]

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите свой комментарий!
Пожалуйста, введите здесь свое имя.