Александр Иванович Касьянов родился 8 февраля 1923 года в селе Спас (ныне мкр. Первомайский), в многодетной семье. Природа щедро наградила Александра Ивановича талантами, еще в школе у него обнаружились способности к рисованию, по предметам успевал очень хорошо. «Смышленый был, — вспоминает Александр Иванович, — Отцу моему учитель по математике говорил, чтобы я на физико-математический поступал, учитель по изобразительному искусству советовал на художественный факультет. А мы тогда жили бедно, плохо, было не до учебы».Поворотным в судьбе Александра Ивановича стал один случай. «В 9 классе учился я в школе в Вахрушах, выпустили тогда мы стенгазету, я учителя по математике нарисовал, он строгий был. Видимо, обиду на меня затаил, ни разу к доске не вызывал, ни домашнее задание не проверял, в конце года тройку вывел, и все. Я вынужден был уйти из школы, в 16 лет поступил работать на меховую в Первомайский, потом в армию пошел.
Да и туда странно попал, по росту не проходил. Мы ведь очень бедно жили, семеро детей было в семье, голодные, во вшах, худые. Был у меня недостаток веса и роста, поэтому сначала в армию не брали. А когда война началась, тогда — конечно. На фронт попал не сразу. Сначала уехал по комсомольской путевке на курсы инструкторов истребителей танков, получил соответствующее удостоверение в 1942 году, но меня все равно не брали на фронт из-за роста. Тогда я незаметно вытянулся, на цыпочки встал, и удостоверение не стал показывать, которое на курсах выдали. Так меня взяли в училище военное в Алтайском крае, учили на минометчика.
И там я отличился. Учили нас штыком врага рубить, а у немцев танки, самолеты, автоматы. Я возьми и скажи: «А что нас учат наступать, когда же будут учить отступать?» Время военное, ну, меня сразу вечером в особый отдел. Спрашивают: «Ты чего панику сеешь?» Я им говорю, это слова Суворова: правильно отступить – значит одержать половину победы, чтобы потом нанести неожиданно удар. В общем, не стали тогда это дело раздувать».
После окончания военного училища молодых лейтенантов направили на пополнение дивизий, которые вышли из окружения. Вооружили — выдали винтовку со штыком, 5 патронов, 2 гранаты и противогаз. И миномет один на несколько человек. Среди белого дня эшелон, в котором они ехали, разбомбили самолеты противника, попали в вагоны, в которых везли лошадей. Случилось это по дороге на Ленинград за Торопцом на станции Охват. Выдали солдатам паек — неприкосновенный запас на три дня, и всем эшелоном двинулись на дислокацию войск. Шли целый месяц по ночам, днем лежали в болотах, скрываясь от самолетов.
«С провизией очень плохо было, — рассказывает Александр Иванович, — никакого питания нам не подвозили, так иногда советские самолеты скинут мешки с сухарями где попало, их немцы близко не подпускали, заметят — сразу огонь открывают. Поделим мы эти сухари поровну, чтобы всем досталось, по кусочку. До того довоевались, что заболел я там, авитаминоз подхватил, очень тяжелое заболевание, связанное с истощением организма от таких условий, и воспаление легких, еще в санроте меня ранило. Поступил в Москву в госпиталь в полном истощении, 37 кг весил. Врачи не верили, что я выживу, но я неожиданно пошел на поправку, вес набрал.
После лечения, чуть оправился, попал на Орловско-Курскую дугу. Тогда, в 1943 г., очень нужна была для победы живая сила. Направили в часть, а я ж минометчиком был. Там командир взвода говорит: «Разведчики, шаг вперед, летчики есть?» Один вышел. Ждал я, когда назовет минометчика или артиллеристов, тогда, думаю, выйду. А тут команда поступила: «Остальные шагом марш в часть, в пехоту». Вот так и стал пехотинцем, «живым мясом». Привыкли ко всему на фронте, поэтому было не страшно, окопы были полностью трупами забиты. Саперными лопатками вырубишь, себе место подготовишь, только чтобы укрыться чуть, шинели накидаешь. Это ведь в кино только показывают полушубки, шапки, а у нас одна одежда была — шинель. Ляжешь на шинель, под голову шинель, и укроешься ей же. Вот там-то и был тяжело ранен, осколки и сейчас в теле, опять госпиталя, почти 2 года в них провел. На этот раз далеко в тыл, в Читу, увезли. Хотели меня оставить на овчинном заводе работать в этом городе, время военное, рабочие везде нужны были. Но я рвался на фронт, все рапорты писал, одобрили сначала, до Минска доехали, там опять медкомиссия. На фронт не пустили, определили в охрану поездных составов, тогда же из Германии вывозили оборудование, вот мы его и охраняли, сопровождали. Но это уже было в 1945 г., когда победу одержали».
Только осенью 1945 года вернулся Александр Иванович в Слободской. За боевые заслуги награжден орденом Отечественной войны II степени и орденом Славы.
Сейчас живет в своем доме с супругой, не очень хорошо видит и слышит, тяжелые ранения и возраст постоянно напоминают о себе. Очень удивило то, что в каждой комнате висят картины-копии всемирно известных художественных полотен: 
«Княжна Тараканова» Флавицкого, «Охотники на привале» Перова и др. Как оказалось, все картины писал Александр Иванович сам, для себя, родных и друзей. Почти вся мебель в доме также сделана руками ветерана.
На вопрос «Где родились?» Александр Иванович с серьезным видом ответил: в больнице. После паузы добавил: «Шутной я. Про жизнь мою можно целую повесть написать. Очень я был колючий, неравнодушный, правду всегда говорил. За что и получал, у меня ведь трудовая вся исписана. Работал на железной дороге, пришел вагон с фенолом (очень ядовитое вещество). Директор беспокоится, где взять цистерны, чтобы груз отправить, вот я и подсказал, что виновата железная дорога, нельзя такой груз принимать в одном месте, не по правилам, а меня за это обвинили: недоверие начальству.
Затем на фанерный поступил художником, опять не сработался, на директора «колючку» мог нарисовать, стенгазету оформить с юмором. Получился казус такой, новый директор, чтобы выполнить план, все субботы и воскресенья объявил рабочими днями, одной девушке после рабочих смен стало плохо. Медпомощь оказали, домой отправили, в понедельник пришла, а ей говорят, уволена, нам такие работники слабые не нужны. Я решил, что это несправедливо, в газету статью написал, отправили эту заметку в Киров в профсоюз, оттуда инспектора прислали. Девушку эту давай спрашивать в присутствии директора и главного инженера, правда или нет, сказала «нет». Мне ответ пришел, факты не подтвердились, потом в газету «Правда» про это написал. За это директор меня в штукатуры перевел, совсем незнакомая работа. Вот так и пошли мои гонки. Потом вообще в грузчики перевели, тогда я совсем ушел с комбината. Я же освобожден от физической работы после тяжелых ранений на фронте.
Взял отпуск, в Москву съездил к генеральному прокурору, на прием не попал, оставил бумаги секретарю. Не успел вернуться, уже здесь вызывают в прокуратуру, объяснил, сказали, разберемся. В суд подал, суд признал незаконным мое увольнение и перевод, восстановили на работе, но опять эти мытарства грузчиком. Я в программу «Человек и закон» написал, сказали, данная тема не интересует. Ушел я с комбината, устроился рабочим на нефтебазу. А ведь до этого случая вся трудовая книжка исписана записями о благодарностях, премиях и Почетных грамотах. Потом басню написал про директора в журнал «Крокодил», конечно, ее не печатали, недавно вот по памяти ее восстановил. Хотите, покажу?»
Тут же Александр Иванович вынес из своей комнаты длинный рулон обоев, на обратной стороне которого расчерчены четкие линии, и на них заботливо выведена фломастером каждая буква. «Всегда себе занятие находит, не лежит, то в шахматы играет, то чинит что-нибудь, басню вот эту переписывал. А я уж на хозяйстве, огород держим, – говорит жена Лидия Михайловна. – У него ведь после ранений пальцы не ворочаются на правой руке, левша поэтому. Живет он благодаря тому, что не курит и не пьет».
«Несмотря ни на что, на жизнь я не жаловался никогда и не унывал, – добавляет Александр Иванович. — Главное, трусом никогда не был. На пенсию ушел с меховой фабрики «Белка», там в почете был, художником работал. Сейчас стараюсь помогать сыну, внукам и племянникам, пенсия-то у меня немаленькая».
Записала Анна ЗУБАРЕВА.
